Песня - это сокращение этого стихотворения:
 
 Е. Евтушенко 
 МОНОЛОГ ТИЛЯ УЛЕНШПИГЕЛЯ. 
 
 Я человек - вот мой дворянский титул. 
 Я, может быть, легенда, может, быль. 
 Меня когда-то называли Тилем, 
 И до сих пор - я тот же самый Тиль. 
 
 У церкви я всегда бродил в опальных 
 И доверяться богу не привык. 
 Средь верующих - то есть ненормальных - 
 Я был нормальный, то есть еретик. 
 
 Я не хотел кому-то петь в угоду 
 И получать подачки от казны. 
 Я был нормальным - я любил свободу 
 И ненавидел плахи и костры. 
 
 И я шептал своей любимой - Неле 
 Под крики жаворонка на заре: 
 "Как может бог спокойным быть на небе, 
 Пока убийцы ходят по земле?" 
 
 И я искал убийц... Я стал за бога. 
 Я с детства был смиренней голубиц, 
 Но у меня теперь была забота - 
 Казнить своими песнями убийц. 
 
 Мои дела частенько были плохи, 
 А вы торжествовали, подлецы, 
 Но с шутовского колпака эпохи 
 Слетали к черту, словно бубенцы. 
 
 Со мной пришлось немало повозиться, 
 Но не попал я на сковороду, 
 А вельзевулы бывших инквизиций 
 На личном сале жарятся в аду. 
 
 Я был сожжен, повешен и расстрелян, 
 На дыбу вздернут, сварен в кипятке, 
 Но оставался тем же менестрелем, 
 Шагающим по свету налегке. 
 
 Меня хватали вновь, искореняли. 
 Убийцы дело знали назубок, 
 Как в подземельях при Эскориале, 
 В концлагерях, придуманных дай бог! 
 
 Гудели печи смерти, не стихая. 
 Мой пепел ворошила кочерга. 
 Но, дымом восходя из труб Дахау, 
 Живым я опускался на луга. 
 
 Смеясь над смертью - старой проституткой, 
 Я на траве плясал, как дождь грибной, 
 С волынкою, кизиловою дудкой, 
 С гармошкою трехрядной и губной. 
 
 Качаясь тяжко, черные от гари 
 По мне звонили все колокола, 
 Не зная, что убитый в Бабьем Яре, 
 Я выбрался сквозь мертвые тела. 
 
 И, словно мои преданные гёзы, 
 Напоминая мне о палачах, 
 За мною шли каштаны и березы, 
 И птицы пели на моих плечах. 
 
 Мне кое с кем хотелось расквитаться. 
 Не мог лежать я в пепле и золе. 
 Грешно в земле убитым оставаться, 
 Когда убийцы ходят по земле! 
 
 Мне не до звезд, не до весенней сини, 
 Когда стучат мне чьи-то костыли, 
 Что снова в силе те, кто доносили, 
 Допрашивали, мучили и жгли. 
 
 Да, палачи конечно постарели, 
 Но все-таки я знаю, старый гёз, - 
 Нет истеченья срокам преступлений, 
 Как нет оплаты крови или слёз. 
 
 По всем асфальтам в поиске бессонном 
 Я костылями гневно грохочу 
 И, всматриваясь в лица, по вагонам 
 На четырех подшипниках качу. 
 
 И я ищу, ищу, не отдыхая, 
 Ищу я и при свете, и во мгле... 
 Трубите, трубы грозные Дахау, 
 Пока убийцы ходят по земле! 
 
 И вы из пепла мертвого восстаньте, 
 Укрытые расползшимся тряпьем, 
 Задушенные женщины и старцы, 
 Идем искать душителей, идем! 
 
 Восстаньте же, замученные дети, 
 Среди людей ищите нелюдей, 
 И мантии судейские наденьте 
 От имени всех будущих детей! 
 
 Пускай в аду давно уже набито, 
 Там явно не хватает "ряда лиц", 
 И песней поднимаю я убитых, 
 И песней их веду искать убийц! 
 
 От имени Земли и всех галактик, 
 От имени всех вдов и матерей 
 Я обвиняю! Кто я? Я голландец. 
 Я русский. Я француз. Поляк. Еврей.
 
 Я человек - вот мой дворянский титул. 
 Я, может быть, легенда, может, быль. 
 Меня когда-то называли Тилем, 
 И до сих пор - я тот же самый Тиль. 
 
 И посреди двадцатого столетья 
 Я слышу - кто-то стонет и кричит. 
 Чем больше я живу на белом свете, 
 Тем больше пепла в сердце мне стучит! 
 
 1965
 
 
   |