По дороге прифронтовой,          
Запоясан, как в строю,           
Шел боец в шинели новой,         
Догонял свой полк стрелковый,    
Роту первую свою.                

Шел легко и даже браво           
По причине по такой,             
Что махал своею правой,          
Как и левою рукой.               

Отлежался. Да к тому же          
Щелкал по лесу мороз,            
Защемлял в пути все туже,        
Подгонял, под мышки нес.         

Вдруг — сигнал за поворотом,     
Дверцу выбросил шофер,           
Тормозит:                        
      — Садись, пехота,          
Щеки снегом бы натер.            

Далеко ль?                       
— На фронт обратно,              
Руку вылечил.                    
— Понятно.                       
Не герой?                        
— Покамест нет.                  
— Доставай тогда кисет.          

Курят, едут. Гроб — дорога.      
Меж сугробами — туннель.         
Чуть ли что, свернешь немного,   
Как свернул — снимай шинель.     

— Хорошо — как есть лопата.      
— Хорошо, а то беда.             
— Хорошо — свои ребята.          
— Хорошо, да как когда.          

Грузовик гремит трехтонный,      
Вдруг колонна впереди.           
Будь ты пеший или конный,        
А с машиной — стой и жди.        

С толком пользуйся стоянкой.     
Разговор — не разговор.          
Наклонился над баранкой,—        
Смолк шофер,                     
Заснул шофер.                    

Сколько суток полусонных,        
Сколько верст в пурге слепой     
На дорогах занесенных            
Он оставил за собой...           

От глухой лесной опушки          
До невидимой реки —              
Встали танки, кухни, пушки,      
Тягачи, грузовики,               

Легковые — криво, косо.          
В ряд, не в ряд, вперед-назад,   
Гусеницы и колеса                
На снегу еще визжат.             

На просторе ветер резок,         
Зол мороз вблизи железа,         
Дует в душу, входит в грудь —    
Не дотронься как-нибудь.         

— Вот беда: во всей колонне      
Завалящей нет гармони,           
А мороз — ни стать, ни сесть...  
Снял перчатки, трет ладони,      
Слышит вдруг:                    
— Гармонь-то есть.               

Уминая снег зернистый,           
Впеременку — пляс не пляс —      
Возле танка два танкиста         
Греют ноги про запас.            

— У кого гармонь, ребята?        
— Да она-то здесь, браток... —   
Оглянулся виновато               
На водителя стрелок.             

— Так сыграть бы на дорожку?     
— Да сыграть — оно не вред.      
— В чем же дело? Чья гармошка?   
— Чья была, того, брат, нет...   

И сказал уже водитель            
Вместо друга своего:             
— Командир наш был любитель...   
Схоронили мы его.                

— Так... — С неловкою улыбкой    
Поглядел боец вокруг,            
Словно он кого ошибкой,          
Нехотя обидел вдруг.             

Поясняет осторожно,              
Чтоб на том покончить речь:      
— Я считал, сыграть-то можно,    
Думал, что ж ее беречь.          

А стрелок:                       
— Вот в этой башне               
Он сидел в бою вчерашнем...      
Трое — были мы друзья.           

— Да нельзя так уж нельзя.       
Я ведь сам понять умею,          
Я вторую, брат, войну...         
И ранение имею,                  
И контузию одну.                 
И опять же — посудите —          
Может, завтра — с места в бой...

— Знаешь что,— сказал водитель,  
Ну, сыграй ты, шут с тобой.      

Только взял боец трехрядку,      
Сразу видно — гармонист.         
Для началу, для порядку          
Кинул пальцы сверху вниз.        

Позабытый деревенский            
Вдруг завел, глаза закрыв,       
Стороны родной смоленской        
Грустный памятный мотив,         

И от той гармошки старой,        
Что осталась сиротой,            
Как-то вдруг теплее стало        
На дороге фронтовой.             

От машин заиндевелых             
Шел народ, как на огонь.         
И кому какое дело,               
Кто играет, чья гармонь.         

Только двое тех танкистов,       
Тот водитель и стрелок,          
Все глядят на гармониста —       
Словно что-то невдомек.          

Что-то чудится ребятам,          
В снежной крутится пыли.         
Будто виделись когда-то,         
Словно где-то подвезли...        

И, сменивши пальцы быстро,       
Он, как будто на заказ,          
Здесь повел о трех танкистах,    
Трех товарищах рассказ.          

Не про них ли слово в слово,     
Не о том ли песня вся.           

И потупились сурово              
В шлемах кожаных друзья.         

А боец зовет куда-то,            
Далеко, легко ведет.             
— Ах, какой вы все, ребята,      
Молодой еще народ.               

Я не то еще сказал бы,—          
Про себя поберегу.               
Я не так еще сыграл бы,—         
Жаль, что лучше не могу.         

Я забылся на минутку,            
Заигрался на ходу,               
И давайте я на шутку             
Это все переведу.                

Обогреться, потолкаться          
К гармонисту все идут.           
Обступают.                       
       — Стойте, братцы,         
Дайте на руки подуть.            

— Отморозил парень пальцы,—      
Надо помощь скорую.              
— Знаешь, брось ты эти вальсы,   
Дай-ка ту, которую...            

И опять долой перчатку,          
Оглянулся молодцом               
И как будто ту трехрядку         
Повернул другим концом.          

И забыто — не забыто,            
Да не время вспоминать,          
Где и кто лежит убитый           
И кому еще лежать.               

И кому траву живому              
На земле топтать потом,          
До жены прийти, до дому,—        
Где жена и где тот дом?          

Плясуны на пару пара             
С места кинулися вдруг.          
Задышал морозным паром,          
Разогрелся тесный круг.          

— Веселей кружитесь, дамы!       
На носки не наступать!           

И бежит шофер тот самый,         
Опасаясь опоздать.               

Чей кормилец, чей поилец,        
Где пришелся ко двору?           
Крикнул так, что расступились:   
— Дайте мне, а то помру!..       

И пошел, пошел работать,         
Наступая и грозя,                
Да как выдумает что-то,          
Что и высказать нельзя.          

Словно в праздник на вечерке     
Половицы гнет в избе,            
Прибаутки, поговорки             
Сыплет под ноги себе.            
Подает за штукой штуку:          
— Эх, жаль, что нету стуку,      
Эх, друг,                        
Кабы стук,                       
Кабы вдруг —                     
Мощеный круг!                    
Кабы валенки отбросить,          
Подковаться на каблук,           
Припечатать так, чтоб сразу      
Каблуку тому — каюк!             

А гармонь зовет куда-то,         
Далеко, легко ведет...           

Нет, какой вы все, ребята,       
Удивительный народ.              

Хоть бы что ребятам этим,        
С места — в воду и в огонь.      
Все, что может быть на свете,    
Хоть бы что — гудит гармонь.     

Выговаривает чисто,              
До души доносит звук.            
И сказали два танкиста           
Гармонисту:                      
— Знаешь, друг...                
Не знакомы ль мы с тобою?        
Не тебя ли это, брат,            
Что-то помнится, из боя          
Доставляли мы в санбат?          
Вся в крови была одежа,          
И просил ты пить да пить...      

Приглушил гармонь:               
— Ну что же,                     
Очень даже может быть.           

— Нам теперь стоять в ремонте.   
У тебя маршрут иной.             
— Это точно...                   
— А гармонь-то,                  
Знаешь что,— бери с собой.       
Забирай, играй в охоту,          
В этом деле ты мастак,           
Весели свою пехоту.              
— Что вы, хлопцы, как же так?..  

— Ничего,— сказал водитель,—     
Так и будет. Ничего.             
Командир наш был любитель,       
Это — память про него...         

И с опушки отдаленной            
Из-за тысячи колес               
Из конца в конец колонны:        
«По машинам!» — донеслось.       

И опять увалы, взгорки,          
Снег да елки с двух сторон...    
Едет дальше Вася Теркин,—        
Это был, конечно, он.